Покахонтас видела, отец в напряжении, но также вдруг заметила, что он задумчиво наблюдает за ней. Он преодолел свой гнев, а сонм новых прелестных жен примирил и успокоил его. Направит ли он ее снова на переговоры с чужеземцами? По меньшей мере дважды в день она на коленях молила Ахонэ, Океуса и бога неба, чтобы он смягчился и послал ее. Несколько мелких зверушек испустили свой последний вздох на жертвеннике Океуса ранним утром, пока она не сообразила, что жрецов могут насторожить ее слишком частые посещения капища. Теперь она настолько не принадлежала себе, что чувствовала себя свободной только когда ходила на свой луг и разговаривала с богом неба. Все чаще ей приходило в голову, что с тассентассами она всегда чувствовала себя свободной.

Наконец, когда сезон цветения был в самом разгаре, Паухэтан вызвал Покахонтас в свой дом совещаний.

— Последнее время ты была послушной дочерью и следовала любому моему желанию, — сказал он. — Я вижу, что ты раскаялась в своем отступничестве и осознаешь, что наши обычаи и твои обязанности должны быть превыше всего. Поэтому я снова собираюсь сделать тебя своей посланницей на переговорах с тассентассами. Они постоянно извещают меня, что хотят иметь дело только с тобой. Покахонтас, ты пойдешь к тассентассам и вызволишь моих людей. Если тебе это удастся, я куплю у них оружие. Я знаю, что ты постоянно была с Кокумом все время, пока он находился здесь. Я разумею это так: ты поняла, что он, а не этот красноволосый чужой человек, твой мужчина. Отправляйся утром, но не задерживайся там. Я жду тебя назад быстро. Желаю тебе хорошего путешествия. Ты мой лучший посланник, и я уверен, что ты добьешься успеха.

Покахонтас была глубоко благодарна отцу за то, что он дает ей еще одну возможность. Она также понимала, что он испытывает ее. И попала в прежние тиски столкнувшихся преданностей. Но она успокоила себя: она не дрогнет.

— Кто поедет со мной? — спросила она.

— Разумеется, Секотин и Памоуик. Они знают дорогу, их принимают в форте.

Покахонтас не посмела попросить, чтобы их заменили, боясь сорвать путешествие, но имела сильное подозрение, что Секотин станет в этой поездке глазами отца. Но в одном она была уверена: никто никогда не отыщет укромную пещеру, которую много недель назад она нашла для встреч со Смитом.

Паухэтан заговорил снова:

— Мы также услышали сегодня, дочь, что прибыл новый плавучий остров с сорока людьми и капитаном. Вот еще одно доказательство вероломства чужестранцев, говоривших, что больше никто из их племени не появится на наших берегах. Мои жрецы теряют терпение. А теперь иди, я распоряжусь, чтобы приготовили подарки, которые ты возьмешь с собой для этих чудовищ.

Кинт, ее белая борзая, бежала впереди, Покахонтас шла за ней так быстро, как только могла. Она чуть помедлила в лагере, около старого волчьего логова. Братья, догнав ее, попеняли ей на спешку. Но ей было все равно. Этот бег по лесу, приближавший ее к форту чужеземцев, нес чувство освобождения. Стояло самое мягкое время года, лес был устлан волшебным ковром опадавших лепестков, и, куда бы она ни взглянула, деревья казались белоснежными облаками. На ней самой была светлая, почти белая одежда, ее лучший повседневный наряд. Вместо бус она повесила на шею гирлянду из цветов, а несколько цветков воткнула в волосы. Она и ее собака, казалось, растворяются среди цветущих деревьев.

Когда они достигли ворот форта, часовые выкрикнули приветствие. Колонисты уже давно не видели милую принцессу и были рады, что она вернулась.

Почти немедленно появился Смит. Покахонтас увидела, что он почти не изменился со времени снегов, только потемневшая кожа говорила о приходе сезона коротких ночей, а в золотых волосах, там, где их тронуло солнце, появились более светлые пряди. Покахонтас медленно приблизилась к Смиту. И когда она заглянула в его глаза и знакомое синее чудо снова окутало ее, она почувствовала, что ноги не держат ее и что она сейчас опустится на землю от волнения.

— Я прибыла, чтобы говорить с вами, капитан, от имени моего отца, великого вождя, — сказала она.

Смит поспешно взял ее за руку и повел к заново отстроенному дому собраний, но его прикосновение вызвало в ней такую дрожь, что она отдернула ладонь. Ее братья встали на привычный пост у дверей нового сооружения. Услышав, что пришла Покахонтас, остальные члены совета собрались за считанные минуты. Она сразу же начала говорить и извинилась за людей своего отца, сказав, что они действовали по собственному почину, пытаясь заполучить мечи, и что ее отец сожалеет об их поведении. Он также поручил ей засвидетельствовать почтение и любовь его приемному сыну, капитану Смиту.

Смит наклонил голову, а когда снова поднял глаза, губы его слегка тронула улыбка.

— Пожалуйста, передай великому королю, что я принимаю его добрые пожелания, — ответил он. — Скажи ему, что я не убил его людей только в знак большого уважения к его дочери. Я отпущу их утром. Мы благодарим тебя за подарки, принцесса, а сейчас, я надеюсь, ты разделишь с нами трапезу.

И он провел ее к столу.

Когда той ночью они занимались любовью, их страсть достигла такого подъема, что несколько раз Покахонтас думала, что от восторга потеряет в его объятиях сознание. Их жажда друг друга была ненасытной, его сила — непреодолимой. Покахонтас не могла отогнать мысли о том, что их неистовство идет от страха — вдруг эта встреча окажется последней, вдруг кто-то или что-то разлучит их. Думал ли он о том же, она не знала и не спросила. Она не хотела сомнениями отравлять драгоценные мгновения.

Наконец в предрассветный час они решили, что Покахонтас должна немедленно сопроводить пленников к отцу. Ее скорое возвращение подтвердит ее верность Паухэтану. Смит сказал ей, что колонистам понадобится ее помощь в обмене мечей, которые так нужны ее отцу. Переговоры потребуют времени и нескольких путешествий. Покахонтас согласилась с его планом. Он ясно дал ей понять, как важна она для тассентассов. И она почувствовала себя значимой и жизненно необходимой им. В этот момент она была настолько счастлива, что не позволила вмешаться тревоге, шевелившейся в глубине сознания. Придется ли ей провести остаток жизни, совершая переходы туда и обратно между своим народом и его людьми? И есть ли какой-то выход?

Старое противоречие двух ее привязанностей никуда не делось, но она все чаще замечала хорошее в этих странных людях. Она всегда верила, что паухэтаны и англичане могут жить в согласии. Они так много могут дать друг другу. «И в самом деле, — внезапно подумала она, — именно я и помогаю им в этом». Да, она должна продолжать свое дело, ибо только оно может привести к пониманию. Если бы только куда-нибудь делся Кокум. Она расстроенно вздохнула. Как ей вести себя с ним? Если Джон Смит узнает... Она непроизвольно вздрогнула. И отец, если бы он был хоть чуточку мягче, чуть менее требователен к ней... Но, подумала она, время играет мне на руку. Джон Смит твердо намерен укрепить поселение своих людей, и я помогу ему.

Глава 15

Джеймстаун, сентябрь 1608 года

Смит ударил кулаком одной руки в ладонь другой, давая выход затаенному ликованию. Этим утром состоялось заседание совета, и его выбрали президентом колонии. «Давно пора, — подумал он. — Благодаря мне и действует все это смелое предприятие. Меня следовало избрать с самого начала». Он вспомнил о своем старом враге Уингфилде, которого освободили из заключения и весной отправили в Англию на корабле Ньюпорта. И снова он с ухмылкой ударил кулаком по ладони.

За время летних месяцев Смит в поисках пути в Индию как следует обследовал побережье далеко за пределами Чесапикского залива. Рейс оказался тяжелым. Жара стояла страшная, и на одном из отдаленных островов трое его людей подхватили лихорадку и умерли. Они были из числа недавно прибывших. Он был благодарен, что местные индейцы, настроенные дружелюбно, лечили их травами и водили в дом-парилку. Он со своими людьми также узнал, что с севера разведку ведут французы. Это встревожило его и укрепило во мнении, что Джеймстаун нужно расширить. Их поселение должно стать постоянным и достаточно сильным, чтобы удержать французов на севере, а испанцев на юге, чтобы ни те, ни другие не отобрали у Англии территорию Виргинии.